Из одного только названия можно заключить, что речь пойдет о музыке. Без нее, конечно, не обошлось, но если и о музыке, то о музыке войны — какофония всего, что есть в человеке. Подлость против великодушия, мелочность против благородства, забвение и память — да много чего… А главное любовь — которую, как показал премьерный спектакль «Модерна» и как свидетельствуют многочисленные документальные свидетельства о Великой Отечественной, Второй мировой и прочих войнах — никто не отменял. Она была, есть и будет, а в контексте чрезвычайных обстоятельств проявляется неожиданнее и сильнее. Экстремальные обстоятельства — экстремальная сила любви.
У Грымова в «Человеке с глазами Моцарта», впрочем, как и в большинстве его постановок, практически нет декораций. Черная коробка сцены, заливаемая холодным светом, крупный план. На нем — три девицы за столом, одна другой моложе. Самая младшая, Леся (Марианна Канивец), наивная дурочка, ну очень симпатичная. Тараторит что-то про какого-то Ваньку, прыгает, жмурится, размахивает руками. Та, что постарше — ее тетка Марька (Александра Богданова), маленького роста, с бледным личиком, вспоминает уроки музыки. Она училась на скрипке, а скрипки теперь нет, и как быть? Самая старшая среди них — дородная красавица Надя (Надежда Меньшова), мать Леси и сестра Марьки, все время повторяет имя мужа Витьки, от него нет вестей — то ли жив, то ли сгинул на фронте. В небольшом местечке, где разворачиваются события, стоят немцы. Капитан Курт Майер (Юрий Анпилогов) квартирует в их доме.
Для Грымова это вторая за сезон сценическая война, но, в отличие от первой («Война и мир»), она — тыловая, далекая от боевых действий, но от этого не менее страшная. Войну режиссер составляет из множества коротких эпизодов, которые в результате сложатся в общий пазл. В нем не будет ничего, что допустит хоть какую-то патетику, негласно полагающуюся и теме, и весомой дате. И победителей в ней не будет. Через все эпизоды пройдет Надя в поисках своего непутевого, судя по ее же оговоркам, Витьки.
Действие постепенно набирает внутреннюю силу, слов все меньше, отдельные мизансцены напоминают пластические этюды, где простыми средствами усиливается впечатление от происходящего. И драматургия Сулчани тоже носит этюдный характер: нет четких обозначений, преобладает условность. Сбившаяся группка растерянных людей, жмущихся от страха друг к другу, одновременно шарахается от собственных же жутковатых теней на стене. За стеной — лагерь, из которого жители городка, особенно еврейской национальности, уже не выйдут. Бабы выкупают у немцев своих и чужих мужиков — несут все что есть. Даже местная ворожея — бабка Катя (Анна Каменкова), что гадает на жизнь или смерть только за мзду, отдаст за мужиков все, что насобирала у несчастных баб.
Митька-полицай из местных (Александр Сериков) сгоняет их, зашуганных, на работы. Он груб, неотесан, но… любит Надежду, не зная, как себя вести с ней — то ли насильно принудить к любви, то ли лаской взять. Немец Курт (Юрий Анпилогов), сидя за столом в доме Надежды, проявляет фотоснимки. Красный свет, необходимый для фотопленки, станет единственным за весь спектакль ярким дрожащим световым пятном, что отбросит зловещий оттенок на лица участников этой истории. Он тоже любит Надежду, он рассчитывает на взаимность: он же культурный немец, знает, как обходиться с русской фрау. Но оказывается, ему не понять никогда любовь русской женщины, где иррациональное — верная замена всякого рацио, а тут сам черт не разберет.
Это у Курта глаза Моцарта — так говорит несостоявшаяся скрипачка, которая тоже имеет надежду на взаимные от Курта чувства. А он и не смотрит в ее сторону. Действие ускоряется, близится к развязке. Надежда даже нашла мужа и должна вот-вот увидеть его. Полицай смотрит ей в спину, о чем думает — не понять. Курт приставляет револьвер к виску полицая…
Сыграть тихую военную историю на пределе внутренней энергии не так-то просто: есть риск впасть в крайность реалистического театра. Тонко и точно работает Юрий Анпилогов, от спектакля к спектаклю набирают Надежда Меньшова и Александра Богданова, удачный дебют у Марианны Канивец.
Вот и вся история без маршей — военных и победных. Нет победителей, судить некого. Есть портрет, групповой и одиночный, в военной раме. Чаще некрасивый, зато правдивый, без патриотической трескотни. И именно эта правда заставляет зрителей в финале подниматься с мест и вытирать слезы.
— Я хочу донести до зрителей силу надежды, веры и творчества, которые на протяжении всей нашей жизни помогают нам одерживать победу. А также показать, как с приходом войны меняется весь мировой уклад и как трудно оставаться хорошим человеком в такое время. Как те интеллигентные люди, которые до господства фашистского режима читали Гете, Манна, в одночасье превратились в зверей… — скажет после первого прогона на обсуждении Юрий Грымов.
Оставить комментарий