Сезонная смесь

Балетный сезон-2015/16 — первый под руководством нового худрука труппы Бенжамена Мильпье — Парижская опера открыла двойной премьерой. В интерьерах Opera Garnier давали хореографический хеппенинг «20 артистов для XX века» Бориса Шармаца. После него на сцене представили американскую программу одноактных балетов: мировую премьеру Мильпье «Clear, Loud, Bright, Forward», новый для парижской труппы балет Джерома Роббинса «Опус N19/Мечтатель» и возобновленную «Тему с вариациями» Джорджа Баланчина. Из Парижа — МАРИЯ СИДЕЛЬНИКОВА.

Под центральной лестницей, на пятачке у статуи Пифии босой танцовщик в майке-тельняшке заканчивает монолог из «Ивана Грозного» Юрия Григоровича. Чуть дальше, в зале «Ротонда» Бенжамен Пеш (единственный «этуаль» из «20 артистов для XX века», все остальные — простые солисты и кордебалет) изображает Фавна Вацлава Нижинского и объясняет словами, что происходит: «Вот он идет в атаку, напряжен, вот смотрит, вот экстаз…» Неподалеку из колонки — с такими ходят уличные музыканты — трещит Дебюсси. На главной лестнице на ступеньках не хватает мест, тесниться приходится даже Натали Портман с сыном — аншлаг собрал танцовщик в шапке, выдает что-то уморительно-мультипликационное. Еще выше — с двух сторон при входе в партер — синхронно плавают два «Умирающих лебедя», один в джинсах. В Большом фойе скачет нуреевская Никия, в Салоне луны гримасничает Чарли Чаплин, а на огромной лоджии, протянувшейся вдоль всего фасада Оперы, девчонки виляют бедрами и сверкают голыми животами. Вокруг, естественно, ажиотаж: публика вникает в «вогинг» — танец, придуманный американскими заключенными, которые со скуки копировали позы моделей из Vogue. «Сначала мы были настроены скептически,— рассказывает «Ъ» солист труппы Алессио Карбоне, который выбрал хореографию Форсайта и Браун.— Танцевать в исторических интерьерах Оперы казалось странной затеей. Но вышло здорово: отличное взаимодействие артистов, зрителей и здания. Людям интересно, они задают вопросы». Занимательную балетную хрестоматию для неофитов от Айседоры Дункан до Жерома Беля придумал шустрый французский хореограф Борис Шармац. Несколько лет проект кочевал по миру, был в Нью-Йорке в MoMa, в Лондоне в Tate, в Берлине у Мемориала павшим советским воинам и вот впервые добрался до театральной святыни — Парижской оперы. Экскурс Шармаца в балетную историю пробудил нешуточное любопытство: публика выпытывала у исполнителей исторические факты и технические подробности, и оказалось, что парижские артисты — люди очень приятные не только в танце, но и в общении. Кроме того, когда еще им придется выйти на сцену в сольной партии, а тут каждый получает свои минуты славы.

Основную программу вечера открывала премьера Бенжамена Мильпье «Clear, Loud, Bright, Forward» на музыку молодого композитора из Нью-Йорка Нико Мьюли, с которым хореограф неоднократно работал. Для худрука труппы — это едва ли не творческий манифест, заявка на будущее. Балет очень приятен для глаз. Британские дизайнеры из модной группы United Visual Artists, известные своими световыми инсталляциями, превратили сцену в серую коробку, оснастив ее по последнему слову техники и позволив вволю манипулировать световыми эффектами. Вторя декорациям, интеллектуалка от моды Ирис ван Херпен одела девушек в купальники стильного стального цвета, а молодых людей — в трико и майки всех оттенков серого. Для своего балета Мильпье отобрал только молодых — один состав из 16 «своих» артистов, завтрашних звезд, собираясь создать для них эксклюзивную хореографию, по меркам и способностям каждого, чтобы сидела как влитая. Говорит, вдохновлялся индивидуальностями. Балет же получился для массовки — многословный, стремительный, не лишенный чувственности и музыкальности, но без акцентов и внятной композиции (четырехчастное деление в названии никак не читается в действии). Постоянная ротация танцовщиков убаюкивает: неразличимо мельтешат дуэты, «четверки», «восьмерки», «ансамбли». Единственное адажио невозможно припомнить уже к антракту. Видимость движения есть, а самого движения, увы, нет.

Бенжамен Мильпье восхищен Джеромом Роббинсом — своим мэтром в NYCB, его умением рассказывать не историю как таковую, а историю чувств. Включенный в программу «Опус N19/Мечтатель» — лучший тому пример и важное приобретение парижской труппы. Роббинс сочинил его в 1979 году — в период проблем со здоровьем, смерти отца и первого инфаркта Баланчина. Настроение американского хореографа совпало с меланхоличным Концертом для виолончели N1 Прокофьева, а исполнителем роли Мечтателя стал Михаил Барышников, которого Роббинс обожал (партнершей «Миши» была Патрисия Макбрайд). Мильпье доверил роль Барышникова Матье Ганьо — и это стопроцентное попадание. Он как никто другой умеет погружаться в себя на сцене, создавать ощущение полного отсутствия контакта с реальностью, словно танцует в нежной дреме с полуприкрытыми глазами, растягивая движения как слова. Появление женщины (Амандин Альбиссон) — ее энергия, сила и власть — пробуждает его, но лишь отчасти: с хваткой, рациональной партнершей свои мечты делить он явно не намерен.

Пышная «Тема с вариациями» Джорджа Баланчина стала премьерой для Лоры Эке — первой этуали, назначенной Мильпье. Один из самых трудных балетов американца — серьезный экзамен на технику, Эке выдержала его достойно, но без блеска. В серии обводок в арабеск, в которые она лихо ныряла корпусом, вылезла ее неклассическая резкость, в темповых вращениях, наоборот, не хватало уверенности, а суетливость портила впечатление от чистой работы ног. Ее партнер Жозюа Оффальт часто танцует по настроению. В день премьеры оно было явно неплохим: премьер очень качественно отработал и прыжковые вариации, и партнерские обязательства. В целом же премьерная программа парижского сезона подтвердила то, что в партии худрука — модератора идей и проектов — Бенжамен Мильпье выглядит гораздо убедительнее, чем в своих хореографических экзерсисах.