Едва ли не всех любимых персонажей картин Якоба Йорданса (которого, как уверяют исследователи, теперь правильнее звать Жаком) можно встретить на выставке «Русский Йорданс», что открылась в ГМИИ им. А.С.Пушкина. Это вторая — московская — часть большого межмузейного проекта, первая глава которого была весной показана в Николаевском зале Эрмитажа.Впрочем, проект этот далеко выходит за рамки Москвы и Петербурга. Из Пермской художественной галереи привезли «Пир короля» и «Павел и Варнава в Листре». Из Екатеринбургского музея изобразительных искусств — полотно «Мелеагр и Аталанта». Из Нижегородского художественного музея — «Христос и самаритянка». Наконец, впервые за долгие годы в музейных залах выставлена масштабная работа Йорданса «Оплакивание Христа» из Свято-Троицкого собора Александро-Невской лавры. Это первый за 225 лет случай, когда картина, купленная Екатериной II и подаренная ею Александро-Невской лавре, покинула ее для музейного показа.
Собственно, именно с легкой руки Екатерины II и началось увлечение голландской и фламандской живописью в России. Точнее, с ее решения создать Эрмитаж, для которого покупались работы из знаменитых европейских коллекций, появлявшихся на рынке… Первоклассные картины и рисунки Якоба (Жака) Йорданса (1593-1678) в Россию пришли из собраний Эрнеста Гоцковского и всемогущего саксонского графа Генриха фон Брюля, французской коллекции Пьера Кроза и британской — Роберта Уорпола…
Это не значит, что нынешняя выставка — лишь повод стряхнуть пыль веков. Об относительно недавней сенсации 2013 года, когда после реставрации картины из Екатеринбургского музея изобразительных искусств на полотне «Мелеагр и Аталанта» нашли подпись Йорданса, уже шла речь. Полотно, считавшееся копией картины Йорданса в Королевском музее Антверпена, обрело права подлинника. Другая история 2015 года связана с картиной «Повар у стола с дичью», привезенной некогда в Эрмитаж из графства Норфолк, где было поместье Роберта Уорпола. Огромный натюрморт здесь превращен в жанровую сцену: еще не остывшие охотничьи трофеи осматривают повар, кот и борзая. Полотно приписывалось Франсу Снайдерсу. Правда, по поводу фигуры повара сомнения были. И эксперты обтекаемо замечали, что, возможно, она написана Йордансом. Но проверить это было непросто, поскольку со времен войны и эвакуации, картина хранилась накатанной на вал. Когда в 2015 полотно сняли с вала и отреставрировали, то обнаружили вместо Снайдерса подпись Пауля де Воса, мастера натюрмортов. А что касается Йорданса, то почти такой же довольный повар с битым зайцем в руках, как на полотне в Эрмитаже, уже появлялся на его с Паулем де Восом картине «Повар в кладовой», выставленного на аукцион Christie’s в 1973 году. Разделение труда при больших заказах было обычным делом в мастерских художников. Так что нынешняя выставка — это возможность не только увидеть всех «русских Йордансов» вместе, но и с некоторыми работами фактически познакомиться заново.Уместившись в двух залах старой европейской живописи, выставка Йорданса в ГМИИ им. А.С.Пушкина пленяет парадоксальным сочетанием почти камерной интимности и монументальной мощи. Поразительно, насколько оно органично для полотен Йорданса, который с середины 1630-х годов очень много работал для знаменитых фламандских шпалерных мастерских. Шпалеры, с их виртуозно разработанными мифологическими и аллегорическими композициями, разумеется, служили украшением интерьера, но напоминали и о настенных монументальных росписях жарких стран. Этот микст камерности и строгости архитектуры на картине, способной вдруг средь домашнего уюта фламандского дома напомнить о триумфальной арке и ренессансной перспективе, характерен для Йорданса. Важный старик на знаменитой картине из Эрмитажа явно рассчитывал на парадный портрет. Весь торжественный набор жанра налицо. Алый занавес справа, скрывающий античную статую, колонны и изгиб триумфальной арки, — род второй «рамы», в которую вписан пожилой тучный герой с изящной седой бородкой, черном наряде, чей аскетизм не может скрыть роскоши. Но он этот уважаемый человек так же втиснут в римскую арку, как он плотно «вписался» в домашнее красивое кресло. В результате даже триумфальная арка начинает выглядеть деталью интерьера. Ну, или по крайней мере, частью роскошной шпалеры.
Еще ярче память о росписях для шпалер в картине «Одиссей в пещере Полифема» (ок. 1635), создававшейся как живописная основа для ковров из цикла «История Одиссея». Впрочем, шпалера именно на этот сюжет не найдена. Но история спасения хитроумного героя и его спутников из пещеры великана предстает как театральная сцена. Драматичности ей добавляют продуманные контрасты освещения в духе Караваджо. Правда, при всей неизбежной декоративной театральности композиций Йорданс насыщает картины чудесными деталями, будь то малыш, самозабвенно лупящий в барабан, глядя прямо на нас, на «Пире короля» (1660-е), или нежная девочка с изумленным взором, выбранная «королевой» и оказывающая в центре картины и… в окружении орущих, поднимающих бокалы сотрапезников Бобового короля.К слову, удивительно, как искусно оркестрованы картины Йорданса. Барабан и заздравные тосты, детский крик и льющееся пиво из кувшина буквально оглушают в «Пир короля». Точно так же, как поражает тишиной, детским лепетом и напевной материнской речью «Святое семейство» (1650-1660-х), одно из самых умиротворенных полотен выставки. А уж в перенаселенном «Одиссее в пещере Полифема», кажется, муха не пролетит — слышно лишь блеяние овец, ворчанье великана и едва слышный шорох движения греков, проползающих под овцами прямо у ног Полифема…
Отдельное удовольствие — рассматривать рисунки Йорданса, где самые невероятные персонажи, назидательные композиции на темы пословиц и зарисовки домашних сценок («Открывай рот, когда тебе предлагают кашу») уживаются вполне мирно. «Самый фламандский» из фламандских художников, Йорданс умеет самые обыденные сценки осветить волшебным светом радости.
Оставить комментарий